Аксенов Василий - Московская Сага (Книга 3)
Василий Аксенов
МОСКОВСКАЯ САГА (КНИГА ТРЕТЬЯ)
ТЮРЬМА И МИР
...Мы восходили подбором,
У бога под самым боком.
Однажды я шел Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах...
Борис Слуцкий
Выделявшийся среди поэтов зрелой советской поры своим талантом,
автор приведенных в эпиграфе строк все-таки не достиг ясности Хлебникова, а
потому этот, как и предыдущий наш эпиграф Л.Н.Толстого, нуждается в некотором
пояснении.
Называя Сталина "богом", Борис Слуцкий, естественно, как человек,
воспитанный на идеалах коллективизма, материализма, интернационализма и прочей
коммуналки, употребляет это слово в сугубо негативном смысле. Уж, конечно, не
Бога, Творца Всего Сущего, имеет он в виду, а некое идолище, узурпатора светлых
идей революции, тиранище, надругавшееся над вдохновениями молодых ифлийцев,
установившее свой культ над поруганной народной демократией. Потому и снабжает
он своего "бога" ошеломляющим, с точки зрения материалиста, парадоксом - едет
одновременно в пяти машинах! Перед нами морозящая кожу картина: ночь, Арбат,
размножившееся на пять машин идолище едет в своем неизвестном направлении.
Отнюдь не мчится. Кажется, не любил быстрой езды. Как с человека нерусского, с
него и взятки гладки.
В шестидесятые годы в гараже "Мосфильма" стояла одна из этих пяти
машин, может быть, самая главная, где основная часть идолища передвигалась, его
тело. Это был сделанный по заказу бронированный "паккард" с толстенными
стеклами. Даже с очень мощным мотором такую глыбу трудно было вообразить
мчащейся. Неспешное, ровное, наводящее немыслимый ужас движение. Впереди и
сзади катят еще четыре черных чудища. Все вместе - одно целое, "бог"
коммунистов. Писатель иной раз может испытать соблазн и, сопоставив два
противоположных чувства - страх и отвагу, сказать, что это явления одного
порядка. Страх, однако, более понятен, он ближе к биологии, к естеству, в
принципе он сродни рефлексу: отвага сложнее. Так, во всяком случае, нам
представляется к моменту начала нашего третьего тома, к концу сороковых годов,
когда страна, еще недавно показавшая чудеса отваги, была скована ошеломляющим
страхом сталинской пятимашинности.
ГЛАВА I МОСКОВСКИЕ СЛАДОСТИ
В Нагаевскую бухту входил теплоход "Феликс Дзержинский"; весьма
гордая птица морей, подлинный, можно сказать, "буревестник революции". Таких
профилей, пожалуй, не припомнит Охотское море с его невольничьими кораблями,
кургузыми посудинами вроде полуразвалившейся "Джурмы". "Феликс" появился в
здешних широтах после войны, чтобы возглавить флотилию Дальстроя. Среди
вольноотпущенников ходили на счет заграничного гиганта разные слухи. Болтали
даже, что принадлежало судно самому Гитлеру и что в тридцать девятом
злополучный фюрер подарил его нашему вождю для укрепления социалистических
связей. Подарить-то подарил, а потом пожадничал и отобрал назад, а заодно и
чуть Москву не захапал. История его, конечно, наказала за коварство, и теперь
кораблик снова наш, закреплен навеки гордым именем "рыцаря революции". По этой
байке выходило, что чуть ли не вся Великая Отечественная разгорелась из-за этой
посудины, однако чего только не намелют бывшие зеки, сгрудившись вьюжной ночью
в бараке и наглотавшись чифиря. Ну и, конечно же, непременно пристегнут к любой
подобной истории своего любимого героя по кличке Полтора-Ивана.
Полтора-Ивана был могучий и прекрасный, как статуя, юный, но в то
же время очень зрелый, звероподобный зек. Сроку у него было в общей сложности
485 лет плюс четыре смертных приговора, о
